Золотой жук
разум, особенно если они находят себе пищу в тайных стремлениях души. Я
вспомнил слова моего бедного друга о том, что жук вернет ему родовое
богатство. Я был раздосадован и вместе с тем глубоко огорчен. В конце концов
я решил проявить добрую волю (поскольку не видел иного выхода) и принять
участие в поисках клада, чтобы быстрейшим и самым наглядным образом убедить
моего фантазера в беспочвенности его замысла.
Мы зажгли фонари и принялись рыть с усердием, которое заслуживало
лучшего применения. Свет струился по нашим лицам, и я подумал, что мы втроем
образуем весьма живописную группу и что случайный путник, который наткнется
на нас, должен будет преисполниться странных мыслей и подозрений.
Так мы копали не менее двух часов. Мы сохраняли молчание, и нас смущал
только лай собаки, которая выказывала необычайный интерес к нашей работе.
Этот лай становился все более настойчивым, и мы начали опасаться, как бы он
не привлек какого-нибудь бродягу, расположившегося по соседству на отдых.
Точнее, боялся Легран; я был бы только доволен, если бы смог при содействии
постороннего человека вернуть домой моего путешественника. Разбушевавшегося
пса утихомирил Юпитер, проявив при этом немалую изобретательность. Он вылез
из ямы с решительным видом и стянул ему пасть своими подтяжками, после чего,
хмуро посмеиваясь, снова взялся за лопату.
После двухчасовых трудов мы вырыли яму глубиной в пять футов, однако
никаких признаков клада не было видно. Мы приостановились, и я стал
надеяться, что комедия подходит к концу. Однако Легран, хотя и расстроенный,
как я мог заметить, отер пот со лба и снова взялся за работу. Яма уже имела
четыре фута в диаметре и занимала всю площадь очерченного Леграном круга.
Теперь мы расширили этот круг, потом углубили яму еще на два фута.
Результаты остались все теми же. Мой золотоискатель, которого мне было жаль
от души, наконец вылез из ямы и принялся медленно и неохотно натягивать свой
сюртук, который сбросил перед началом работы. В каждой черточке его лица
сквозило горькое разочарование. Я молчал, Юпитер по знаку своего господина
стал собирать инструменты. Потом он снял с собаки свой самодельный
намордник, и мы двинулись в путь, домой, не произнеся ни слова.
Не успели пройти мы и десятка шагов, как Легран с громким проклятием
повернулся к негру и крепко схватил его за ворот. Пораженный Юпитер разинул
рот, выпучил глаза и, уронив лопаты, упал на колени.
- Каналья, – с трудом промолвил Легран сквозь сжатые зубы, – проклятый
черный негодяй, отвечай мне немедленно, отвечай без уверток, где у тебя
левый глаз?
- Помилуй бог, масса Вилл, вот у меня левый глаз, вот он! – ревел
перепуганный Юпитер, кладя руку на правый глаз и прижимая его изо всей мочи,
словно страшась, что его господин вырвет ему этот глаз.
- Так я и думал! Я знал! Ура! – закричал Легран отпуская негра. Он
исполнил несколько сложных танцевальных фигур, поразивших его слугу,
который, поднявшись на ноги и словно окаменев, переводил взгляд с хозяина на
меня и с меня опять на хозяина.
- За дело! – сказал Легран. – Вернемся! Мы еще выиграем эту игру! – И
он повел нас обратно к тюльпановому дереву.
- Ну, Юпитер, – сказал Легран, когда мы снова стояли втроем у подножья
дерева, – говори: как был прибит этот череп к ветке, лицом или наружу?
- Наружу, масса, так чтоб вороны могли клевать глаза без хлопот.
- Теперь говори мне, в какой ты глаз опустил жука – в тот или этот? – И
Легран тронул пальцем сперва один глаз Юпитера и потом другой.
- В этот самый, масса, в левый, как вы велели! – Юпитер указывал
пальцем на правый глаз.
- Отлично, начнем все сначала!
С этими словами мой друг, в безумии которого, как мне показалось,
появилась теперь некоторая система, вытащил колышек, вбитый им ранее на
месте падения жука, и переставил его на три дюйма к западу. Снова связав
землемерной лентой колышек со стволом дерева, он отмерил еще пятьдесят футов
до новой точки, отстоявшей от нашей ямы на несколько ярдов.
Мы очертили еще раз круг, несколько большего диаметра, чем предыдущий,
и снова взялись за лопаты.
Я смертельно устал, но хотя и сам еще не отдавал себе в том отчета,
прежнее отвращение к работе у меня почему-то исчезло. Каким-то неясным
образом я стал испытывать к ней интерес, более того, меня охватило волнение.
В нелепом поведении Леграна сквозило что-то похожее на предвидение, на
продуманный план, и это, вероятно, оказало на меня свое действие. Продолжая
усердно копать, я ловил себя несколько раз на том, что и сам со вниманием
гляжу себе под ноги, в яму, словно тоже ищу на дне ее мифическое сокровище,
мечта о котором свела с ума моего бедного друга. Мы трудились уже часа
полтора, и эти странные прихоти мысли овладевали мной все настойчивее, когда
нас опять всполошил отчаянный лай нашего пса. Если раньше он лаял из
озорства или же из каприза, то теперь его беспокойство было нешуточным. Он
не дался Юпитеру, когда тот опять хотел напялить ему намордник, и, прыгнув в
яму, стал яростно разгребать лапами землю. Через пять-шесть секунд он отрыл
два человеческих скелета, а вернее, груду костей, перемешанных с обрывками
полуистлевшей шерстяной материи и металлическими пуговицами. Еще два удара
лопатой – и мы увидели широкое лезвие испанского ножа и несколько монет,
золотых и серебряных.
При виде монет Юпитер предался необузданной радости, но на лице его
господина выразилось сильнейшее разочарование. Он умолял нас, однако, не
прекращать работу. Не успел он вымолвить эту просьбу, как я оступился и тут
же упал ничком, зацепившись ногой за большое железное кольцо, прикрытое
рыхлой землей.
Теперь работа пошла уже не на шутку. Лихорадочное напряжение,
испытанное за эти десять минут, я не решусь сравнить ни с чем в своей жизни.
Мы отрыли продолговатый деревянный сундук, прекрасно сохранившийся.
Необыкновенная твердость досок, из которых он был сколочен, наводила на
мысль, что дерево подверглось химической обработке, вероятно, было пропитано
двухлористой ртутью. Сундук был длиною в три с половиной фута, шириной в три
фута и высотой – в два с половиной. Он был надежно окован железными полосами
и обит заклепками. Перекрещиваясь, железные полосы покрывали сундук, образуя
как бы решетку. С боков сундука под самую крышку было ввинчено по три
железных кольца, всего шесть колец, так что за него могли взяться разом
шесть человек. Взявшись втроем, мы сумели только что сдвинуть сундук с
места. Стало ясно, что унести такой груз нам не под силу. По счастью, крышка
держалась лишь на двух выдвижных болтах. Дрожащими руками, не дыша от
волнения, мы выдернули болты. Мгновение, и перед нами предстало сокровище.
Когда пламя фонарей осветило яму, от груды золота и драгоценных камней
взметнулся блеск такой силы, что мы были просто ослеплены.
Чувства, с которыми я взирал на сокровища, не передать словами. Прежде
всего я, конечно, был изумлен. Легран, казалось, изнемогал от волнения и
почти не разговаривал с нами. Лицо Юпитера на минуту стало смертельно
бледным, если можно говорить о бледности применительно к черноте негра. Он
был словно поражен громом. Потом он упал на колени и, погрузив по локоть в
сокровища свои голые руки, блаженно застыл в этой позе, словно был в теплой
ванне. Наконец, глубоко вздохнув, он произнес примерно такую речь:
- И все это сделал золотой жук! Милый золотой жук, бедный золотой
жучок. А я-то его обижал, я бранил его! И не стыдно тебе, старый негр?
Отвечай!..
Я оказался вынужденным призвать их обоих – и слугу и господина – к
порядку; нужно было забрать сокровище. Спускалась ночь, до рассвета нам
предстояло доставить его домой. Мы не знали, как взяться за дело, голова шла
кругом, и много времени ушло на раздумья. Наконец мы извлекли из сундука две
трети его содержимого, после чего, тоже не без труда, вытащили сундук из
ямы. Вынутые сокровища мы спрятали в ежевичных кустах и оставили под охраной
нашего пса, которому Юпитер строго-настрого приказал ни под каким видом не
двигаться с места и не разевать пасти до нашего возвращения. Затем мы
подняли сундук и поспешно двинулись в путь. Дорога была нелегкой, но к часу
ночи мы благополучно пришли домой. Слишком измученные, чтобы идти обратно, -
ведь и человеческая выносливость имеет предел, – мы закусили и дали себе
отдых до двух часов; после чего, захватив три больших мешка, отыскавшихся, к
нашему счастью, тут же на месте, мы поспешили назад. Около четырех часов, -
ночь уже шла на убыль, – мы подошли к тюльпановому дереву, разделили остатки
добычи на три примерно равные части, бросили ямы как есть, незасыпанными,
снова пустились в путь и сложили драгоценную ношу в хижине у Леграна, когда
первый слабый проблеск зари осветил восток над кромкою леса.
Мы изнемогали от тяжкой усталости, но внутреннее волнение не оставляло
нас. Проспав три-четыре часа беспокойным сном, мы, словно уговорившись
заранее, поднялись и стали рассматривать наши сокровища.
Сундук был наполнен до самых краев, и мы потратили весь этот день и
большую часть ночи, перебирая сокровища. Они были свалены как попало. Видно
было, что их бросали в сундук не глядя. После тщательной разборки
выяснилось, что доставшееся нам богатство даже значительнее, чем нам
показалось с первого взгляда. Одних золотых монет, исчисляя стоимость золота
по тогдашнему курсу, было не менее чем на четыреста пятьдесят тысяч
долларов. Серебра там не было вовсе, одно только золото, иностранного
происхождения и старинной чеканки – французское, испанское и немецкое,
несколько английских гиней и еще какие-то монеты, нам совсем незнакомые.
